Миллениум в БУДАПЕШТЕ, или Нэва-форэва

Этот самый миллениум мы с тогдашней возлюбленной решили встретить в Будапеште. Сели на поезд, поехали. Возлюбленная работала на железной дороге, и проезд у нее был бесплатный. Даже в купе. Ну а мне приходилось прятаться. Ну а как еще?! Если денег нету...
Способ был такой. Мы брали один билет, вместе заходили в вагон: она как отъезжающая, а я как провожающий. Потом поезд трогался, и я выходил в тамбур. Проводница собирала билеты у пассажиров, после этого я возвращался, как будто еду в другом вагоне, а сюда пришел просто погостить. Проделывали мы этот трюк множество раз, но однажды случилось вот что.
Ехали мы из Киева в Крым, как водится. Поезд «отдал швартовы», застучали колеса. Я, как обычно, вышел в тамбур и увидел, что в дверях нет стекла. День был погожий и солнечный, поэтому революционная идея возникла в моем революционном мозгу мгновенно. Я вылез в окно (над ним был очень удобный водосток, за который хорошо было цепляться пальцами), на торце вагона обнаружились тоже очень удобные ступеньки в виде железных скоб, так что через минуту я уже сидел на крыше вагона и наслаждался бьющим в лицо горячим южным ветром. Люди на пригородных платформах весело махали мне руками и улыбались...

Памятник Бандере и Феофан Колесо

Но вернемся на землю... Если вы еще не забыли, мы едем встречать новый, 2000 год в Будапешт.
Как мы ждали этого тысячелетия! Как грезили о нем в детстве! Считали, кому сколько лет будет в двухтысячном... Мне должно было стать тридцать четыре. С одной стороны – уже старик, а с другой – мужчина в самом расцвете сил. «Ох и зажгу же я тогда!» – думалось мне.
Точно так же сейчас я жду полета на Марс. Только зажигать уже не собираюсь. Просто интересно посмотреть. Говорят, что это произойдет в 2030 году. Сколько мне тогда будет? Шестьдесят четыре? When I'm sixty four...
...Во Львове пересели с поезда на автобус, потому что железную дорогу где-то в Карпатах замело по уши. Ехали с нечесаными горцами, которые везли в междугороднем «Икарусе» таких же нечесаных коз. В украинском городе Стрый рядом с автостанцией впервые увидели памятник Бандере (внимание, пока еще 1999 год!). Среди почетных жителей города значился некто Феофан Колесо. Хорошее имя для псевдонима...
Вот позади остались белоснежные вершины Карпат, стожки сена, укрытые шапками снега, электричка от Ужгорода до приграничного Чопа... Ваучеры, таможенники, валютные спекулянты, у которых, кстати, был самый лучший курс форинта к доллару... Какой-то равнинный полусон в уже совсем не советском вагоне, попутчицы из Владикавказа, тоже едущие в Будапешт на миллениум... Да, долог путь наземного путешественника в благословенную Европу, особенно зимой.
И вот венгерская столица встречает нас почти весенней капелью, слепящим солнцем и... напрочь забитыми отелями. Потратив кучу времени на обзвон гостиниц и хостелов (да-да, дорогие читатели, с интернетом тогда еще было туго, так что приходилось звонить из уличных автоматов, не приведи вам Господь), мы наконец обнаружили пару свободных коек в отеле «Цитадель», расположенном на вершине холма Геллерт, в самом высоком месте Будапешта, на правом берегу Дуная.
В «отеле» в одной комнате с нами ночевало еще пятнадцать человек. Зато – что это была за компания!!! Настоящий пятый интернационал. Вечно пьяный босниец из Косово – который и станет главным героем этой истории; англичанин, похожий на Ника Кейва; японец, не знающий никакого другого языка, кроме японского, но при этом уже три года путешествующий по миру; два голландца, бледные, очкастые немцы с санками, три француза, один итальянец и непонятные вечно отсутствующие австралийцы. В общем, люди все интересные, отмечать начавшие за много дней до Нового года.

Начало нового века

Будапешт в миллениум являл собой довольно странное зрелище. Похоже, что городские власти просто не ожидали такого нашествия туристов и самоустранились, убоявшись его последствий. Да и было чего убояться... Действо напоминало праздник в психоневрологическом диспансере при полном попустительстве медицинского персонала.
По улицам слонялись невообразимые толпы веселых людей, не знающих, чем себя занять. Разношерстная толпа каталась бурлящей волной по улицам Будапешта, абсолютно безо всякой цели и направления. Самыми популярными предновогодними товарами были всяческие дуделки, картонные палки и разливное шампанское. От дуделок стоял такой шум, что невозможно было не то что разговаривать, а даже орать. У опрометчиво оставленных в центре города машин включалась сигнализация. Все дубасили друг друга картонными палками, и то и дело то тут, то там вспыхивали нешуточно-шуточные битвы за обладание какой-нибудь возвышенностью, с которой открывался лучший вид на праздничную толпу. И, наконец, все пили разливное шампанское прямо с уличных лотков... А в витринах многочисленных заведений, которыми в то время славился Будапешт, изысканно изгибались тени обнаженных прелестниц...
И все это окутывал густейший разноцветный туман!
Главный будапештский мост через Дунай – Цепной – до самого верха опор был облеплен толпами празднующих. Возник слух, что по реке пойдет пароход, на котором установлен каунт-даун-экран. Пароход будет дудеть и подаст в нужный момент знак, когда наступит новое тысячелетие. Надо отдать должное пароходу: он так и не появился. А может, и появился, только его никто не заметил из-за тумана и дуделочного шума...
Внезапно воздух над головами превратился в сияющее разноцветное желе. Настало 00 часов 00 минут нулевого года. Салют провозгласил начало нового века...
Все загудели еще громче, стали поливать друг друга разливным шампанским и всячески безумствовать. Только что в воду никто не кинулся...

«Угости меня коктэйлэм, милай...»

...Немцы всю новогоднюю ночь катались на санках с крепостной горы, «Ник Кейв» шатался по хостелу и наливал всем желающим местный специалитет – черный ликер «Уникум» – из гигантской круглой бутыли; японец просидел четыре часа на вантах Цепного моста, окутанного дунайским туманом, в ожидании миллениум-парохода; голландцы два следующих дня спали, накрывшись с головой одеялами, поэтому ничего об их ночных похождениях узнать не удалось; а австралийцы так больше и не появились, хотя их рюкзаки, сваленные в кучу, остались лежать рядом с неразобранными кроватями...
Ранним утром первого января нас разбудил крик: «Нээээвааааа-форэээээвааааа!» Сначала он раздался где-то в центре Пешта, потом перебрался через Дунай, прокатился по Буде, задребезжал в окнах, поднялся по лестнице, раскатился по узкому крепостному коридору и наконец грохнулся о дверь.
Она приветливо распахнулась – и босниец рухнул на свою кровать с картинными слезами и воплями отчаяния, явно рассчитанными на благодарную публику.
– Нэва-форэва, нэва-нэва-форэва, нэва-нэва-нэва-форэва, – он рвал на себе волосы, посыпал голову несуществующим пеплом и воздевал руки к небу. Но никто не торопился его утешать. Люди поднимали с подушек посленовогодние головы явно с глубокой неприязнью. Но босниец все-таки стал рассказывать:
– И вот я захожу. Написано – «бесплатна». Ка мне на калени садится женшчина. Вот такая!!! И говорит: «Угости меня коктэйлэм, милай...» Угостил, канешна. Потом еще два раз угостил... Потом – бах – ее нету нигде, а каждый коктэйл в счете, который они мне принесли, стоит по сто долларов!!!
Чтобы осознать уровень миллениумовских цен, ночь в хостеле для бедных студентов, в котором мы жили, обходилась каждому из нас в семь долларов. Так что степень его отчаяния была понятна.
А еще первого января словаки, всю ночь смотревшие телевизор, сообщили, что в России теперь вместо Ельцина другой президент. В то утро закончились лихие девяностые и начались тучные нулевые. А мы все, как на машине времени, в одно мгновение перенеслись в двадцать первый век.